– Едем, Мортимер.
Агата запоздало открыла рот – но дверь уже закрылась. Агата растерянно огляделась, надела очки и снова огляделась. Ну и пусть сидит в своем темно-синем седане. Она с места не сдвинется!
Они брели по пешеходной улице. Глазея по сторонам, Агата то и дело на кого-то налетала, или кто-то налетал на нее – пока Келдыш не подтянул ее к себе за локоть, а потом просто взял за руку. Как маленькую, подумала Агата. И увидела, что многие парочки держатся за руки. Со стороны они, наверное, тоже смотрелись парой. Агата покосилась. К ночи прошел небольшой дождь, и темные волосы Келдыша теперь слегка вились. Наверное, ему не нравятся его волнистые волосы, поэтому он укладывает их так гладко. А Агата терпеть не могла свои собственные прямые пакли. До чего же все в мире устроено неправильно!
Келдыш несколько раз вскидывал руку, приветствуя знакомых, но не останавливался – отделывался улыбками и поклонами.
– Хотите есть? – спросил он, останавливаясь перед очередной кафешкой. Агата кивнула. Сандвич, который ей принес Вуд, давно уже встал камнем в желудке. Интересно, а что поделывает сам Вуд? Спит или пошел догуливать? Ночь в столице – есть чем хвастать весь ближайший год!
В кафе было на удивление тихо. Где-то в конце стойки бормотал телевизор, из-под низкого потолка лилась приятная мелодия.
– Сюда. – Келдыш за локоть подвел ее к столику в углу – между стойкой и затемненным окном. Усадил, скинул на спинку стула кожаную куртку (конечно же, черную). Официантка материализовалась из полумрака, подперла толстые бедра и уставилась на Агату. Та неловко завозилась. Она должна что-то заказать?
– Лили, нам ужин для двух оч-чень голодных подростков, – сказал Келдыш.
– Хм… – выразилась Лили, переводя взгляд на него. – Вижу, красавчик, ты переключился на детишек?
Тот широко улыбнулся.
– Нет, Лили, это моя ученица.
– Ученица? – придирчиво сощурилась Лили. – Интересно, чему это он вас учит, деточка? Поделитесь потом?
И величественно удалилась.
– Не обращайте внимания, – сказал Келдыш. – Она всегда много болтает.
– Да я и не… – пробормотала Агата. То, что ее приняли за подружку этого взрослого красивого мужчины, было и смешно, и приятно. И одновременно стало страшно интересно – а с кем он тут бывал раньше?
До этого Агата не решалась задавать Келдышу вопросы. Но сейчас, когда она плохо видела его в полумраке, и он перестал – только на время, уверена, – отпускать язвительные замечания в ее адрес, Агата слегка осмелела.
– Вы любите столицу, да?
– Я здесь родился.
– А почему вы переехали в наш город?
Келдыш смотрел в темное окно.
– Меня отправили на легкий труд. В санаторий практически.
Это школа-то – санаторий? Что же за работа тогда у него была раньше? Агата собралась с духом.
– Это из-за вашей… болезни?
– Да.
– А что за…
Глаза Келдыша блеснули.
– Это не заразно, Мортимер!
Агата тут же умолкла. Вовремя принесли ужин – несколько полновесно загруженных тарелок. Агата ела, ела и ела, пока пояс просторных джинсов не стал давить на живот. Облизывая ложку, посмотрела на Келдыша. Он усмехнулся:
– Пожалуй, это кафе – самое лучшее, что я вам сегодня показал, да?
– Так вкусно, – сообщила Агата. – А мы все посмотрели?
– За один вечер? Вам еще не надоело, Мортимер?
Ей не надоело – хотя у нее ныли ноги и слегка кружилась голова. Но вот ему наверняка надоело – она и слова не могла по-человечески, по-умному сказать, только ойкала, крутила головой и спрашивала: а это что? А еще сегодня она «тискалась» с Вудом и орала на учителя… при воспоминании об этом у Агаты сделалось такое несчастное лицо, что Келдыш рассмеялся:
– Ну, тогда едем дальше!
– Что вы помните о войне, Мортимер?
– Ничегошеньки.
– Совсем-совсем? – настаивал Келдыш.
Агата подумала.
– Очень тесно. Все кричат. Качается пол. У меня в руках Барсик.
– Барсик?
– Мой кот. Вернее, он не мой и наверняка не Барсик. Воспитатели сказали, что из подвала меня достали с ним в обнимку. Пытались отобрать, а я не отдала. Так и приехала с ним в приют. Он там прижился. Жил в подвале, мышей ловил. Иногда даже мне приносил, когда приходил спать в мою кровать. Только тогда я спала. Он мурлыкал, а я спала…
– А когда не приходил? – помолчав, спросил Келдыш.
– Я… – Агата сморщилась. – Я правда не помню. Это все воспитатели бабушке рассказывали. А она – мне. Я сидела в кровати, и никакими силами меня нельзя было уложить. Я все на что-то смотрела.
– На что?
– Откуда я знаю? Не помню…
– Совсем? – не отставал Келдыш. Агата разозлилась – да что ему от нее надо? Чтобы она рассказала про тени, которые до сих пор иногда рыщут в ночи? Слабо светящиеся тени – они бродят и бродят, ищут и ищут и не могут кого-то найти… стих почти получился.
– А вы сами что помните? – спросила с вызовом. Келдыш слегка растерялся:
– Хотите знать, что видел я?
Он перегнулся через перила моста – внизу плыл речной трамвайчик, весь в огнях и в музыке. Молчал долго. Потом повернул голову и серьезно посмотрел на Агату.
– Радуйтесь, что ничего не помните, Мортимер. Радуйтесь – и живите.
Агате стало холодно. Агате стало грустно. Тяжело. Она тоже принялась смотреть на медленно текущую черную реку: огни моста и набережной золотили и серебрили воду, но не проникали внутрь. А что там, в глубине? Что там, в ее памяти? В памяти Келдыша?
Его пальцы, лежащие на перилах рядом с ее локтем, дрогнули, сжались сильнее. Ей показалось, он произнес что-то. Агата взглянула вопросительно. Келдыш медленно, осторожно выпрямлялся, как будто по частям, по позвонку, точно раздумывая – а стоит ли? Замер, высоко подняв голову. Агата подумала – что-то увидел, взглянула тоже – те же огни фонарей, те же звезды… Учитель застыл, ноздри у него раздувались, на напряженной шее трепетала жилка… Ему опять плохо?